Синонимична жизни

Статья литературного критика Л. Быкова о лирических стихах А. Пшеничного

В одной детской книжке маленького ее героя спрашивают:  «Ты знаешь, как нарисовать любовь?». И  слышат в ответ: «Надо нарисовать много-много красных сердечек, и тогда все сразу поймут, что тут нарисовано».

Поэт предпочитает краскам слова. Они же, как известно, обесцениваются, изнашиваются, ветшают, как платье. Но, может, еще и потому существует поэзия, что надо  противостоять этой девальвации. Стихотворная речь способствует воскрешению слова. Даже такого, казалось бы, расхожего и, по убеждению некоторых, ныне устаревшего, как любовь.

Впрочем, недавно мне встретилась – причем в стихотворной подборке – меланхоличная констатация: «Совсем стихов не стало о любви». Утверждение, слишком размашистое, чтобы с ним согласиться. Ведь почти у каждого стихотворца в его «избранном» или текущем сборнике есть страницы так называемой интимной лирики. Но вот авторских книг, состоящих всецело  из стихов о любви, в последние годы вышло и впрямь немного. Припоминаются лишь «Со мною вот что происходит…» Евг. Евтушенко, «История любви» Ю. Полякова, «Прикосновение» К. Ваншенкина, «Стихи Татьяне»        Г. Русакова. Едва ли стихотворцы стали забывать, «что движет солнце и светила». Причины подобной скудности или, скажем по-другому, сдержанности – иные. И у каждого автора, понятно, свои. Но самое напрашивающееся тому объяснение – это пониженность в современном стихотворстве градуса искренности. Ее ныне все чаще замещает собою искусность. Без искусности любое искусство, в том числе и поэтическое, непредставимо уже по определению. Но ведь и без авторской искренности и самое изощренное высказывание  едва ли кого взволнует. А пока слово не услышано, оно вроде как и не сказано.

Искусная строка побуждает запомнить авторский почерк. А хочется встречи не только со строчками, а и с человеком. С характером. Характер, предстающий в лирических стихах А.Пшеничнгого, лишен гена эгоцентричности, свойственного многим лирикам, склонным стихами акцентировать свою поэтическую исключительность. Нет в нем – при нескрываемых анкетных данных – и  того, что некогда Стерн именовал грехом солидности. А есть прежде всего располагающая к себе органичность. Строка соразмерна натуре. И тот, кто знаком с  поэтом, узнает его в стихах и без удостоверения фамилией.

 От первого лица здесь с нами  говорит не условный литературный персонаж, каким автору хотелось бы предстать пред градом и миром, а сам Анатолий Пшеничный. Говорит о наиболее сокровенном. Нередко очень больном и горестном. Но и о самом дорогом и радостном.

                                        Как прожить нам, себе не фальшивя,

                                       Коль единожды только живем, –

вот  вопрос, которым  стихи поверяют существование их создателя. Потому-то так много  в стихах поэта тревоги и горечи.  Но сколь разновекторны, а то и контрастны запечатленные в них состояния души. И немало тут строк, вызванных чувством, определяемым, скорее, как «минус любовь». Вспомните хотя бы конкретизацию фразеологизма «чаша терпенья полна до краев» или щемящую концовку «Трех вокзалов»:

                                       Я бы тоже отсюда уехал,

                                       Если б было кому проводить.

Стихи рождаются в одиночестве. И – нередко – об одиночестве. Но такова волшба поэзии, что строки об этой полынности способны ее опровергнуть, дезавуировать. Ведь когда мы их читаем, то, разделяя настроение автора, размыкаем  и его тоску.  Но, конечно, какой бы действенной ни была стихотерапия,  душе человеческой особенно дорого счастье взаимности, обретаемое уже не на книжных страницах, но на них продлеваемое.

 Любовь для поэта синонимична жизни. И, понятно, почему в его лирике столь органична материнская тема. В современной поэзии, пожалуй, только у Алексея Решетова сыновьи признания звучали столь же часто и столь же проникновенно. А слова и чувства, обращенные к матери,  естественно  становятся и признанием  любви к своей родине. Самое высокое для человека в этом мире звание – родной.

Мы, кажется, уже свыклись с тем, что те  райцентры, деревни, поселки, что обозначают место рождения и многих ныне столичных жителей, именуются малой родиной.  А для поэта родина, сколь бы  она трудноразличимой точкой ни значилась на  карте, малой быть не может. Родина    единственна –  как матушка. Вот почему возникают у Пшеничного  стихи, написанные в дорогах и странствиях. Это совсем не странички из путевого дневника, фиксирующие жизненные маршруты автора, и впрямь уводившие его далеко и надолго от голубиной сторонки. Это – та же интимная лирика, когда расстояния и чужеземные веси  испытуют собой самые сокровенные чувства, катализируют их, очищая от бытовой шелухи привычностей.

Стихи Анатолия Пшеничного  подчеркивают символичность корневого единства между родными душами, родителями, родиной –  и природой. Сугубо пейзажных строк  в   сборниках автора, пожалуй, и не встретишь. Зато, посмотрите, насколько «природен» его образный язык,  где, по есенинской формуле, «каждый шаг словесного образа делается так же, как узловая завязь самой природы». Обойдемся без подтверждений, скажем только, что эта лирика внятна, как народная песня или сказка, чья суть «простотой опять мудра». Да многие строки здесь и не скрывают своего песенного происхождения или предназначения. Песня  же на Руси, даже самая скорбная, своим ладом непременно спорит с отчаянием. А «в поле сердца и в зоне души»  возникают поводы и  для  более  радостных признаний:

                                     Но  ведь, случается,  и на закате

                                     Солнце стучится в окно.

Встречи и расставания, обретения и потери, праздники и будни, проза сущего и его поэзия сочетаются в этих стихах, как  сплетаются они и  в нашей с вами жизни. Звонкой нитью своего слова  поэт      одушевляет реальность,  и лирическая          открытость его исповеди поддерживает чувство жизнеприятия и в нас, читателях  этих строк.

Лирические стихи Анатолия Пшеничного убеждают, что о любви надо читать не труды философов, психологов или сексологов. Лучшие книги о любви пишут поэты.

                       Леонид Быков, критик, доктор филологических наук

Фото из альбома и фотовыставки «Просветители Екатеринбурга»: Вадим Осипов